От редакции. Наш автор, историк Борис Артемов, любит нырять в глубь времен. В этот раз нырнул совсем уж глубоко – в начало позапрошлого века. Какой он, Александровск в 1804 году – читайте. Заставка к новой серии очерков выполнена художницей Марианной Смбтян.
Многие считают: Запорожье так и осталось уездным городком. Жизнь и нравы его обитателей мало чем отличаются от позабытого бытия предков. Потомуто, кажется, и жизнь наша идет даже не по спирали, а по замкнутому кругу. Описанные события подтверждаются архивными документами, исследованиями краеведов
Утро Городового атамана
Александровский Городовой атаман Степан Годованиченко – ну никак не мог потомок славных запорожцев звать себя, подобно пришлой безродной немчуре, бургомистром, просыпался привычно рано – едва светало. Одевался просто – подобно посадским чиновникам и купцам, что рядились летом в чумарки из синей китайки или такого же цвета сукна, а зимой, поверх широких штанов и вышитых сорочек, в нагольные кожуха и серые смушевые шапки. Ни тебе галстуков, ни манишек, ни какой иной срамоты, что «немецкой модой» прозывают. Завтракал плотно – день длинный, чего зря голодом брюхо-то томить. Да и думалось о суетном, повседневном на сытый желудок не в пример легче.
Александровский посад – немаленький. И в низине и на взгорке. В сие лето от рождения спасителя одна тысяча восемьсот четвертое без малого четыре сотни дворов сосчитано. В иных местах уездный городок не столь велик. Но дворы, правда, все больше захудалые – мещанские да поселянские, как в окрестных слободах, плетнями отгороженные.
Дома в них, почитай, от крестьянских хат и неотличимы. Выкопает хозяин половину такой хаты прямо в земле, другую половину из плетня поставит над землёй, обмажет глиной, щедро укроет от дождя камышом, скошенным на илистых берегах одной из Московок, и живет. В хате – зеленоватый полумрак от копеешных цветных стеклышек, что без рам вмазаны прямо в стену вместо окон да смрадная копоть от лоевых свечей и чадящих каганцов.
Наличествуют, конечно, и большие деревянные дома, в коих обитают достойные горожане, имеющие статский или воинский чин, духовное звание или же относящиеся к купеческому сословию. Но таких незавидное меньшинство – едва с три десятка. Лавки купеческие – тесны да убоги: рубленныя напросто каморы. Разве что только у купцов Захарьиных – небольшие, но аккуратные деревянные амбары.
Летом в посаде – пыль. Осенью – слякоть. Но народ, в большинстве своём, здоровый, полнолицый, крепкий, к хворям невосприимчивый. Да и с чего хворать?
Любого посадского, коли праздник или время от гражданской службы и какой иной повинности незанятое, дома-то и не сыщешь. Либо на Днепре с переметами да волоками (редко кто просто с удочками), либо в плавнях с силками да ружьями. Ведь что того зверя, что птицы, что рыбы в округе видимо-невидимо. И сайгак водится, и дикие козы, и байбаки, и выдры-виднили. Тетервака добыть можно, глухаря, лебедя или дикого гуся. Да всё без особого труда – в удовольствие.
А коли зима снегом обильна – дичь сама для прокорму к городу подходит. Так что иной посадский в ту пору охотится, почитай, в собственном огороде. Там и капканы на добычу мастит. А если от дома с ружьишком подалее отходит, то разве чтобы оперёд собакам дать с дичью побаловаться.
Борьба с оспой
Не с чего поместным хворать. Даром что ползут из губернского Екатеринослава слухи о государевом указе и правительственном предписании, об обязательном поголовном прививании посадских жителей по случаю разразившейся оспенной эпидемии. Дескать, ежели от язвы человека больного коровьей оспой перенесть через царапину в тело здорового частицу гноя или сукровицы, то тому от сего смертного недуга ущерба вовек не будет – обойдет оспенная хворь стороной.
Бунтует по сему поводу народ, опасается, не имеется ли у кого из губернского начальства тайного умысла на потраву – веры власти давно нет. Посадские едва и своих-то городских выборных признают. Да и сам он, городовой атаман, по сему поводу пребывает в сомнениях. Но указ-то исполнять велено немедля. Как быть?
Одна надежда на александровского протопопа Фёдора Романовича Кошевского, коего губернское начальство в члены Оспенного Комитета прочит. И на то, что слово доброе и проповеди пастыря божьего дойдут до неразумных мирян. Эко ведь благостно совершает служение в Покровском соборе. Одно умиление и трепет. Светлый человек, блаженный. Даром что с любым заезжим купчиной-жидовином аль с местной немчурой при случае лопочет по-ихнему, как какой пейсатый иудей или нехристь-лютеранин. И музицирует запросто на званых ассамблеях у меннонитов-колонистов на заморских клавесинах.
Однако положиться на него можно. И дела у Федора Романовича всегда со словом не расхожи. Не единожды и силами, и мошной жертвовал для всеобщего блага. О прошлом годе, при продаже с аукциона казенной Александро-Невской церковки, что в крепостном аптечном здании, с избытком возвратил покупщику уплаченное, отремонтировал здание и утвердил непоколебимость церкви. И для Покровского собора на свой кошт роспись нового иконостаса затеял. Благостно богомаз приглашенный работает, ангельской красоты лики пишет – атаман своими глазами видел.
Нешто при этом не поверят посадские слову пастыря? Лишь бы сумел убедить, что прививание сие – дело от Бога, а не от нечистого, тьфу, не будь он к ночи помянут! А коли убедит – и за ним, городовым атаманом, дело не станет: вмиг и дохтурам губернским прибытие обеспечит, и всё иное, что для оспопрививания потребно будет, исполнит. Честь по чести..
Борис Артёмов